Глава четвертая. Восстание.

 

 

   Все изменялось. Твердая земля, на которой привык стоять Хонсу, давала

крен, и Нил грозил потечь вспять. Небо по-прежнему сияло чистотой, но тучи

собирались на земле.

   Все чаще и чаще воинов в деревнях встречали камнями, и сотник опасался,

что рано или поздно вместо них полетят стрелы. “Такое бывало не раз”, -

говорили старшие жрецы и летописцы. – “Двадцать или пятьдесят лет проходит,

и, подобно тому, как Нил выходит из берегов, народ перестает

довольствоваться своей долей. Не следует допускать в сердца беспокойства.

Гнев Ра устрашит нечестивцев, и все минует, чтобы возвратиться”.

   Хонсу сомневался, что этот бунт усмирит пара карательных рейдов. Никогда

прежде не рождалось в Кеми человека, подобного Зару. Меру сил Скорпиона

сотник оценить не мог, но понимал, что мощь его не из тех, что бывают

присущи людям. На что он способен? Когда Хонсу смотрел в алмазные горящие

глаза, ему казалось - Скорпиону под силу привести десять тысяч и

низвергнуть власть божества; проверяя сторожевые посты, видя склады оружия

и ангары виман, он думал – провидец обречен, и неминуема гибель его и его

мятежа.

   Тем не менее, Скорпион был опасностью. Хонсу хотел знать, чем он

занимается, - и знал: среди голи и отребья всегда отыскивался предатель. Но

этих подонков он всегда допрашивал один, боясь, что о Зару станет известно

кому-то еще, и бунтарь будет схвачен. Он помнил о своем долге, и мучился,

понимая, что обязан предать, - но кого? “У тебя останется только обрывок

сердца”, - сказал проклятый ясновидец, будучи, как всегда, прав; но Хонсу

не мог одним махом разорвать сердце на части.

   Он медлил. Могущество Ра было велико и власть его незыблема, а жизнь

Зару казалась такой хрупкой… Хонсу полагал, что пророку придется потратить

немало времени, прежде чем робкие, запуганные, вечно голодные крестьяне

решатся на выступление. Он успокаивал себя этими мыслями; тем временем

Скорпион непрестанно трудился, выковывая оружие против бога…

    Для Хонсу его дела выглядели напрасными и малопонятными. Сотник

допрашивал мелкую шваль, и ему шептали о словах и поступках человека с

белыми глазами, прорицателя. Зару не плел интриг, не пытался переманить на

свою сторону князьков и старост, он проповедовал среди простого люда, и

более не посягал ни на что. Сам Хонсу на его месте поступал бы иначе -

начал с тех, кто имел какой-то авторитет, а не тратил время на речи среди

оборванцев, обратился к старейшинам, а не к подросткам, завел адептов, а не

шлялся самолично по грязным деревням…

Но Зару не ошибался.

   Скорпион учил, что люди должны править людьми и решать для людей. Что

покорность – удел червей… Что называться человеком достоин лишь тот, кто

свободным стоит на свободной земле. И нет мерзости хуже рабства, а есть

лишь одна равная - поклонение демону.

   Его должны были убить за кощунство.

   За ним пошли тысячи. И вскоре ушей Хонсу достигло еще одно малоприятное

известие: потери многих отдаленных гарнизонов исчислялись не только

убитыми. Жрецы и воины убегали к Скорпиону. Они отрекались от данных во

дворце имен, чтобы узнать настоящие. Они бросали чистую и правильную жизнь

ради вонючих деревень, населенных дикарями.

   Хонсу задумался.

 

 

    Командир над сотней воинов бога сам был почти божеством – по крайней

мере, для тех, кто никогда не переступал врат дворца-храма. Хонсу,

удостоенный золотого диска, известный нерушимой верностью, мог подняться

еще выше. Он не предавался честолюбивым мечтам, он это просто знал; и

действительно желал занять место ведущего войско, но не ради почета или

роскоши: главнокомандующий должен был отчитываться перед самим Ра...

   Дом, принадлежавший ему, располагался в одном из отдаленных уголков

огромного сада. Вошедшего Хонсу встретило непривычное безмолвие; он

вспомнил, что отпустил своих рабынь собирать лепестки роз, наложницы делали

из них благоуханное масло. Что ж, с купанием придется обождать, зато в

тишине можно поразмыслить спокойно.

   Молодой мужчина лег, заложив руки за голову. Ложе его было жестким –

жара, хозяйничавшая в Кеми, не располагала к мягким постелям. Око Ра на

толстой золотой пластине взирало на него со стены. Хонсу сосредоточил

взгляд на святом знаке и погрузился в воспоминания.

 

 

   Золотая ладья медленно скользит по сияющей речной глади. Вдоль бортов

стоят резные скамьи, но они не предназначены для гребцов: дивным велением

идет чудесное судно вверх и вниз по течению, и против ветра, и в тишайший

из дней… Посреди палубы – возвышение, и над ним полощется навес из

белоснежного льна.

   Единственный истинный владыка, бессмертный фараон Ра, бог Солнца, плывет

по Нилу.

   Подобно храмовому истукану, недвижен он на своем троне; и, подобно

истукану, безупречно прекрасен.

   Юные жрецы взирают на повелителя снизу вверх, ожидая малейшего знака,

чтобы исполнить веление его, угадать пожелания. Маленький Хонсу среди них.

Шея у него затекла, глаза слезятся от ветра и света, но он не в силах ни

изменить позу, ни опустить веки. Благоговение уподобило мышцы его камню

изваяний, он забывает дышать и тают пред взором очертания бренного мира,

оставляя лишь одно, непреходящее, ясное видение, в лучах вечности… О

возлюбленный господин мой…

   Молчание осеняет воды. Крестьяне оставили работу, дабы не возмущать

отвратительным видом своим божественного взора. Лишь ветер бродит в осоке,

журчит вода, звенят голоса птиц. Сквозь нежную музыку тишины плывет

солнечная ладья, исполнена святостью. Прекрасен мир, озаренный Светом,

пришедшим с небес, трижды благословен он перед иными.

    Как отречься от этого? Ради чего? И возможно ли?

    Светлая греза, в череде других, бережно сохранялась в его памяти.

Малейший штрих, последняя резная завитушка – все воскрешалось и приходило,

знакомое до стеснения в груди. Но в этот раз оборвалось привычное течение

сна; нечто чуждое заключалось в нем, и угасал сладостный родной покой…

Ледяной холод жег локоть мальчика, сидевшего на палубе золотой ладьи.

Чьи-то греховные помыслы оскверняли приют святости, вослед им шли омерзение

и страх…

   И маленький Хонсу сна, Хонсу-воспоминание сделал то, чего не мог сделать

тогда.

   Он обернулся.

   Темно-красная кожа Анубиса под яркими лучами светила стала раскаленной

медью, родниковая вода радужек потемнела. Ненависть в глазах его,

ненависть…

 

 

   Мужчина резко сел на ложе, сжав пальцами переносицу. Проклятый Зару!

Какой силой он втирается в его собственные, только его мечты, и даже в тот

малый срок, на который Хонсу разрешил себе забыть о бунтовщике? Или

Скорпион властвует не только людьми, но и видениями? Видит не только

события, но и мысли?

   Хонсу почти телесным усилием отбросил думы о мистической власти

Скорпиона. Размышлять о ней было равносильно поражению. Есть простые земные

вещи, о которых надлежит беспокоиться офицеру, - он вскочил с постели и

начал мерить шагами комнату.

   Стало опасно покидать дворец. То и дело кто-то не возвращался из рейда.

Ушли благоговение и страх – и божественное оружие перестало быть защитой.

Копье, по сути, всегда служило только для устрашения, поражающая сила его

была велика, но по скорострельности оно уступало обыкновенному луку…

Голытьба охотилась на солдат, подобно диким зверям, - выслеживая их

поодиночке и нападая скопом из-за угла. Но руководила оборванцами отнюдь не

животная кровожадность, они все менее были слепой ненавидящей толпой, их

действия становились действиями организованной армии…

 

 

   Беспорядки превратились в мятеж, а мятеж стал войной, но Ра не знал об

этом. Бог не любил, когда ему докладывали о неудачах, и не любил так

сильно, что горевестник редко оставался в живых. Поэтому о неудачах ему не

докладывали.

  Птах, командующий войском, был немолод. Как всякий немолодой человек, он

не любил беспокойства и любил жизнь, срока которой ему оставалось все

меньше. Честный служака, поднявшийся в дни блаженного мира, пребывал в

ужасе и растерянности. Стремительная мелодия боевой виманы, лихой вираж над

примолкшим в трепете городишком, толпа грязных рабов, падающих в пыль к

ногам божественных воинов, - вот в чем он знал толк. А сейчас его солдат

щелкали как клопов, терпеливо и методично, выжигали гарнизоны как тараканьи

гнезда, и чтобы извести заразу мятежа, пришлось бы уничтожить все живое в

долине Нила.

   Скорбь владела душой ведущего воинов. “Последние дни настают”, - думал

он. – “Погаснет Солнце господина нашего Ра, небо рухнет на землю, и вновь

настанет первозданный мрак”. Тем не менее, пока у него оставалась хоть

малейшая возможность скрывать происходящее, он лгал богу в глаза. И лишь

дождавшись дня, когда из ливийских оазисов послышалась грозная поступь

боевых порядков, Птах доложил, что толпа оборванцев бесчинствует в

нескольких южных номах. “Уничтожить”, - последовал приказ.

Главнокомандующий почтительно склонился и ушел с тяжелым сердцем. Конец

мира был неизбежен.

   Последующие события лишь утвердили его в этой мысли. В руки мятежников

вместе с целым отрядом механиков и пилотов попали несколько боевых виман, и

вылеты даже на большой высоте перестали быть безопасными. Чему было

удивляться, когда иссяк поток дани? Настал день, когда границы царства Ра

подступили вплотную к ограде сада. Несколько ближних деревень еще жили в

страхе перед божеством, но уши насельцев их дразнили пьяные вопли

победоносных солдат Скорпиона. Птах ждал штурма, решившись найти смерть в

бою.

    Хонсу тоже ждал штурма. Ручеек, из коего он черпал свои сведения,

иссяк, - теперь даже подонки не сомневались в победе Зару. Но он и без того

знал достаточно. Скорпион вел армию отребья – вчерашних рыбаков, пастухов,

землепашцев… все они от природы были трусливы, храбрость же искали в своей

численности и в грубом пиве. Следовало не допустить атаки сплошным фронтом,

разбить нападавших на маленькие группки, местность позволяла это, – и

полтора десятка мятежников грянутся в прах перед одним воином бога.

    Никакой свободой среди них и не пахло. Оборванцы сменяли злого царя на

доброго, но и алмазноокого пророка своего боялись до расслабления

внутренностей. Червями они были рождены, червями остались, и Хонсу мог, не

чинясь, предречь, что и в новых тысячелетиях все пойдет по-прежнему.

Скорпион не стал свободным вождем свободных людей, ему предстояло воссесть

на трон. Впрочем, сотник полагал, что Зару не против.

    Хонсу не задумывался о том, почему всемогущий бог допустил восставших

под самые стены храма. Вероятно, из милосердия – давая им все возможные

шансы одуматься и избегнуть ужасной кары.

 

 

   …свист! Легкая стрела врезалась в камень, затупив медный наконечник и

упала в песок. Где-то зазвенел и захлебнулся женский крик.

- Началось, - невозмутимо сказал Монту. Хонсу, бледный и спокойный, кивнул.

Его отряд был расположен в южных угодьях сада; от сотни остался громкий чин

и не более тридцати человек. Офицер честно исполнял приказы начальства,

внутренне дивясь их необъяснимости. Если не глупости. Коли уж Птах не нашел

возможным разбить эту орду вдали от дворца, вероятно, она была слишком

велика, больше, чем по сведениям Хонсу. Но тогда следовало не бросать

оставшихся солдат в бессмысленное сражение, не выгадывать их жизнями еще

пару часов, а попросту бежать в Небесный Кеми, где жили праведники,

безупречно верные господину…

   Впрочем, он еще надеялся на чудо; вмешательство божественной десницы в

одночасье прервало бы этот кошмар и вернуло бытию прежнюю истинность. Хонсу

полагал, что чудеса вершатся в самый безнадежный час, каковой еще не

наступил. Вера в его сердце была крепка.

   Авангард Скорпиона шел на приступ.

   Первая волна нападавших откатилась, настало короткое затишье. У Хонсу

было нехорошо в груди, но он не мог дать отчета в том, что его беспокоит.

Снова засвистели стрелы, штурмующие наступали, но окрест не слышалось ни

бравых воплей, ни ругани, ни стонов. Солдаты Зару шли молча, как бешеные

волки; уж слишком умелы, слишком хладнокровны, слишком откормлены были они

…

   Свои же. Свои. Изменники.

   Эти не убоятся чьего-то грозного вида, не рассыплют строя, силой потащат

за собой оробевших. Эти были когда-то рядом, они знают, куда идти, что

искать; эти исполнят приказ, не соблазнившись возможностью грабежа и

бесчинства.

   Хонсу скрипнул зубами. Бывших воинов Ра легко было отличить от голытьбы

– солдатская выучка и сытая чистая жизнь сделали их выше и крепче прочих.

 

- Стрелять по предателям, - тихо приказал он. – Крестьян по возможности

щадить. В толпу не лезть.

   Он не знал, улыбнулась им удача или же Скорпион отозвал силы. Возможно,

атака по двум направлениям была лишь отвлекающим маневром, и основной удар

пришелся на северную сторону. Все затихло, и Хонсу, с риском для жизни

взобравшись на мраморную стелу, не увидел ни малейшего намека на

возможность нового наступления. На шесть убитых с его стороны приходилось

несколько десятков трупов мятежников.

   Он оставил вместо себя десятника Монту и отправился к Птаху –

спрашивать, не следует ли переменить позицию.

 

 

   Птах озирал происходящее с высоты одного из пилонов. С южной стороны

атака захлебнулась, крепкий парень Хонсу справился с десятикратно

превосходящими силами... Хороший солдат. Жаль, что все его воинское

мастерство уже ничем и никому не поможет.

   На севере же… Именно к северному крылу собирался идти пожилой

военачальник, искать честной смерти. Земля там кишела отрядами наступления,

как гниющая рана кишит червями, их были сотни и тысячи. Птах смотрел

дальше, и ему казалось, что он видит ставку предводителя мятежников, чуть

ли не его гнусное рыло. Честолюбец, глупец и самоубийца, ужели он не

догадывается, что крошит в щепки сиденье под собственной задницей? Рухнет

мир, и не будет победителей…

- Долго еще? – раздался за его спиной спокойный голос главного жреца.

   Военачальник обернулся. Внизу меж колонн мелькнул силуэт бегущего Хонсу,

но не был замечен. В ответ на приветствие Птаха Татенен кивнул ресницами и,

подойдя, кинул взгляд на битву.

- Сколько жизней потрачено впустую, - философски сказал жрец. – Сколько

добрых пахарей не будут взмахивать мотыгами, скольких детей не суждено им

наплодить для Кеми.

- Спокойствие твоего духа достойно зависти, досточтимый Татенен, - заметил

Птах. – Долго ли еще, спросил ты? Менее часа осталось, я думаю. И вскоре

сам уйду в бой, ибо не хочу быть свидетелем гибели мира.

   Брови жреца поднялись.

- Ты добрый воин и верный слуга, отважный Птах. О, как бы я желал встать

рядом с тобой в последнем бою! – голос Татенена был спокоен и чуть

насмешлив, будто у дверей его храма не шло сражение. - Но увы! Недостойный

предпочел купить жизнь.

- Что?!

- О! Не казни меня осуждением, славный воитель! – иронично сказал жрец. –

Разве не видишь ты, что все проиграно? Но я более сведущ в тайном знании, и

говорю ныне – мир не погибнет. Вернее, погибнет только для Ра… и его

слуг.

Какое-то время Птах смотрел на него расширенными глазами, но потом в лице

его что-то изменилось.

- Ты предался? – спросил он голосом, звучавшим скорее деловито, нежели

гневно.

- Осудишь ли слугу, покинувшего горящий дом? – жрец засмеялся. – Я знаю

цену, за которую можно купить не только жизнь, но свободу, почести и

высокое положение. И предлагаю тебе разделить награду со мной.

- Твое благородство не знает равных!

- Нет, - Татенен покачал головой. - Мне просто нужна твоя помощь.

- Я готов повиноваться, о премудрый, - военачальник ухмыльнулся. – Уши мои

отверсты для твоих речей.

- Великий фараон и непобедимый полководец, - с мягкой усмешкой начал

Татенен, - земное воплощение Осириса, повелитель мира, Зару Скорпион желает

получить Ра живым…

   Хонсу, побоявшийся прерывать беседу высочайших из смертных, не стал

дослушивать.

 

 

“Повелитель мира!” –думал он ожесточенно, сбегая по крутой лестнице пилона.

Ненависть захлестнула его. Он представил, что проклятый Зару столько раз

был в его руках, безоружный, беззащитный, - и столько раз уходил живым…

Хонсу перекосило от досады.

- Повелитель мира Зару Скорпион! – вслух прошипел сотник, чувствуя животное

омерзение; само сочетание слов звучало противоестественно, настолько, что

казалось, воздух, камни и сама плоть мира содрогаются от гадливости. Но в

то же время он ощутил приход странного спокойствия. Если уж этим священным

титулом, принадлежащим одному лишь Ра, величали самозванца, - час предела

был близок. И значит, наставало время для чуда.

Коридоры дворца пустовали. Воины выполняли свой долг, жрецы попрятались или

разбежались… Даже у дверей божественных покоев не было стражи. Хонсу

остановился перед ними, и дыхание его, остававшееся безупречно ровным во

время боя и беготни, разом сбилось.

   Вправе ли он потревожить бога? Здесь так тихо… впору предположить, что

невероятное уже совершилось, и за толстыми стенами храма нет ни Зару, ни

его воинства, а только вечнозеленый сад со всеми цветами мира, и по

серебряно-белому песку тропинок проходят красивые люди в белых одеждах,

ноты блаженства вплетаются в солнечный свет, царит покой, вдали поют

флейты… Хонсу показалось, что он слышит их звук, знакомую “Песню сикоморы”.

 

    Флейты и вправду пели – за дверями, перед которыми он застыл, вспоминая

ушедшее. Воин собрал в кулак все свое мужество и надавил ладонью на

створку.

    Его встретила знакомая тишина; она не была отсутствием звука, здесь жил

золотой и бронзовый звон, серебряный свирельный посвист. Извне же сюда не

доносилось ни шороха. Хонсу помнил, что стены покоев огромной толщины, но

мысль, что никакой армии под ними уже нет, обрела новую пищу... Тишиной

была нечеловеческая, надмирная безмятежность покоев бога. Здесь все было

удивительно и само чувство удивления угасало, как язычок пламени, который

слишком усердно пытались раздуть. Хонсу давно отвык от этого, и сейчас

чувствовал себя так, словно выпил на спор целый чан крепкой браги. Голова

шла кругом, и темнело в глазах, как в самый первый день, когда он вошел в

эти двери.

    …медленное движение сонной кошки. Неторопливо поднятые ресницы и темный

бездонный взгляд. Хонсу чувствовал, что забывает, зачем пришел… Пара

снисходительных слов, которых он даже не различил, вернули его в

реальность, и он нашел силы склонить голову, оторвавшись от созерцания лика

живого Солнца.

- Живи вечно, повелитель мира! – Хонсу преклонил колени перед тем, кому

единственно мог принадлежать этот титул. Дети с любопытством уставились на

него и флейта умолкла.

- Зачем ты потревожил меня? – безмятежно-спокойно промолвил владыка.

- Прости, господин мой. Я счел должным… сказать тебе, - Хонсу казалось, -

он забывает не только нужные слова, но и вообще – все.

- Продолжай.

- Измена, мой господин! – выговорил Хонсу и украдкой взглянул в неподвижное

лицо идола. – Татенен и Птах – оба предались мятежникам, надеясь на

награду…

    Уголки губ Ра чуть дрогнули.

- На какую же награду они рассчитывали? – голос его был так мягок и

вкрадчив, что звучал почти человеческим.

- Жизнь… - Хонсу внезапно замолчал, поняв, что Ра смеется над ним. Бог,

вероятно, знал обо всем; а несмышленый, как дитя, Хонсу сомневался в его

могуществе! Но господин, очевидно, не прогневался на честный порыв своего

солдата, и растерянный сотник надеялся, что не заслужил кары.

- И где они отыскали мятежников? – вопросил Ра.

- Под стенами твоего дворца, господин… - смущенно ответил воин, будучи

уверен, что никого под стенами уже нет.

    Ра склонил голову набок, как хищная птица.

- Это забавно. Пожалуй, стоит посмотреть.

    Тяжелые каменные плиты дрогнули под его взглядом и разошлись, впуская

водопад солнечных лучей. Ни звука не донеслось извне, ни звука, кроме шума

листвы.

    Ра поднялся и неторопливо прошагал к окну…

 

 

    …стрела. Хонсу полагал, что случайная. У него в голове не укладывалось,

что можно преднамеренно целить в бога.

   Что в бога можно попасть, он тоже не думал. И, пораженный, молча

смотрел, как падает легкое тело в тяжелых царских одеяниях; боковым зрением

он видел, как разевают в крике рты маленькие жрецы, но не слышал ни звука,

кроме яростного биения собственного сердца.

   Все домыслы его рухнули в бездну.

    “Никакой он не бог”, - всплыли кощунственные слова Зару. – “Пойми, как

пользоваться всеми его железками, и будешь как он”.

    Впору было хлопнуться в обморок от немыслимости происходящего.

Оцепенелый Хонсу стоял на коленях, тупо глядя, как ослепительный,

всемогущий, единственно истинный владыка бьется в агонии. Бог и господин

мой, Ра…

    Повелитель мира.

    Хонсу словно тряхнули. Он разом даже не вспомнил, – осознал, что счет

идет уже на мгновения. Идет Скорпион во главе распаленной кровью толпы;

идут те, кто, - возвышенные до предела, возможного для смертных людей, -

предали господина, - идут за его смертью. И сейчас – здесь – он был один,

один…

    Решение пронзило, как клинок пронзает незащищенную плоть. Он не следует

долгу; долг – часть его самого. Хонсу не размышлял. Его сердце разорвалось,

наконец, и та часть его, в которой еще сохранялась жизнь, принадлежала Ра.

 

   Воин поднялся с колен. Он сделает все, что возможно сделать человеку, не

мешкая и не колеблясь. И после этого – пусть его казнят за кощунство, он и

умрет в покое, зная, что мог быть убийцей, глупцом, святотатцем, но не

предателем!

   Стрела прошла насквозь. Хорошо; по крайней мере, не нужно вытаскивать

наконечник. Хонсу силой разжал пальцы, стиснувшие древко, - они вцепились

ему в руку, - отрезал оперение и рванул. Ра выгнулся, приоткрыв рот в

беззвучном крике, острые металлические когти разорвали предплечье воина, -

брызнула кровь. Второго рывка не потребовалось.

   Хонсу поднял обмякшее тело на руки. Неровное прерывистое дыхание обожгло

его шею, и все суставы тела ослабли, так что он едва не выронил драгоценную

ношу. Ноздрей коснулся полузабытый аромат – терпкость трав, манящее дыхание

цветов и едва уловимая нота окаменевшего тысячелетнего меда… Превозмогая

слабость, Хонсу стиснул зубы и почти бегом бросился к саркофагу.

   На лестнице он едва не налетел на знакомого десятника, того самого,

которого Анубис в благословенные старые времена напророчил в мужья какой-то

девице. С тех пор десятником тот и оставался – Себек, честный и недалекий.

Увидев, кто покоится на руках сотника, он отшатнулся и вжался в стену,

потрясенно выдохнув:

- Ч-что?!

- Стрела, - с неожиданным для самого себя спокойствием проговорил Хонсу. –

Откуда ты?

- Уже всё… почти, - оторопело доложил несчастный солдат. – Они… прорвались

за ворота.

- Кто-то еще остался?

- Нас… шестеро.

- За мной.

 

 

    “Мрак, как медленно работает”, - думал Хонсу, прислушиваясь к крикам

мятежников… уже – победителей, уже – храбрецов Зару, повелителя мира.

Что-то случилось, что-то разъярило их, и теперь они орали так, что даже в

подземелье доносился гам. Офицер подозревал, что именно, и мысль о том,

какая участь ожидала Татенена с его затеями, заставила его мрачно

осклабиться.

    “Уже внутри. Вверх пойдут или вниз?”

    Батареям давно требовалась подзарядка. Караван из Небесного Кеми

опоздал на неделю. Хонсу пришло в голову, что опоздание тоже подстроил

вездесущий Зару, и он помянул всех демонов Дельты.

    Показатели датчиков энергии неторопливо ползли к нулю. Послышался

грохот, треск, отчаянные вопли и тошнотворный свист разрядов. Восставшие

прорвались к дверям подземелья, и Себек с отрядом вступил в бой.

   Кинув взгляд на датчики, Хонсу понял, что цикл исцеления не закончится.

Он перевел несколько рычагов, и створки начали открываться. “Медленно!” -

взвыл он про себя. Уже ломали дверь.

   Хонсу поднял бесчувственное тело из колыбели саркофага. Правую кисть

отяжеляла рукавица переноса… он ступил в круг портала, над головой мягко

загудело. Мгновенный путь в пустыню, к храму, из подземелий которого лежит

путь в Небесный Кеми. Навряд ли туда добрались мятежники. Местонахождение

храма – великая тайна, и пусть для Скорпиона не существует тайн, но тропы

туда не проложено, и окрест на восемь дней пути нет колодцев. Восемь дней -

неведомо куда, под палящим солнцем, в безводной пустыне – кто отважится на

такое в отсутствие непреклонного вождя? А Зару занимало другое…

   Он первым ворвался в подземелье храма, Скорпион, непобедимый полководец

и повелитель мира. В белоснежных когда-то одеяниях, измазанных чужой

кровью, невредимый – чего ждать от провидца, с простым луком в руках. На

какое-то мгновение он встретился глазами с Хонсу, уносившим его добычу -

демона, смерти которого Зару желал так страстно, как влюбленный не

вожделеет брачного ложа, как пьяница не алчет хмельного, как уходящий юным

не жаждет жизни…

   Мятежник яростно взревел и натянул лук, уже зная, что это

бессмысленно.

   Стрела, свистнув меж колец портала, пронзила пустоту.